Она насупилась.

— Барн, я говорю о совете класса.

— И это тоже безумие. Ты что, забыла? Во всем Мидвуде нас только двое из сто сорок восьмой школы. Кто тебя станет поддерживать на выборах?

— Ты.

— Да, но это только один голос. Ты же не рассчитываешь, что я забью урну фальшивыми бюллетенями?

— Но ты мог бы помочь мне написать предвыборную речь. На классном часе каждому кандидату дадут по две минуты на выступление.

— И ты уже знаешь своих соперников?

— Нет, но думаю, девочек среди них нет. Послушай, что у тебя в воскресенье? Не поможешь мне? Ну пожалуйста!

— Так уж и быть. — Он вздохнул. — Помогу тебе сделать из себя дуру.

Какое-то время они ехали молча, уткнувшись в учебники. Потом Барни сказал:

— Я и не знал, что ты такая честолюбивая.

— Да, Барни, — призналась Лора, понизив голос. — Я жутко честолюбивая!

В результате все выходные были потрачены на то, чтобы сочинить двухминутную речь, способную перевернуть мир. Сначала масса времени была убита на изобретение экстравагантных предвыборных обещаний (наподобие бесплатных пикников на Кони-Айленде). В результате Барни пришел к заключению, что политическое искусство любого уровня состоит главным образом в том, чтобы представить лживые обещания как самые достоверные. Иными словами, в умении убедительно врать.

И он посоветовал Лоре построить свою речь на таком макиавеллиевском понятии, как «честность».

На классном собрании Лора держалась просто и естественно, что являло резкий контраст с соперниками, насмешившими аудиторию нелепой жестикуляцией и напыщенностью.

Ее речь разительно отличалась от других выступлений и своим содержанием. Она откровенно призналась, что Мидвуд ей так же внове, как была вся Америка каких-то несколько лет назад. И что она благодарна своим одноклассникам за теплый прием не меньше, чем стране, приютившей ее семью. И единственный способ для нее отблагодарить Америку за гостеприимство — это труд на благо общества. Если ее изберут председателем классного совета, она не обещает своим слушателям никаких чудес, никаких воздушных замков, ни того, что в каждом гараже появится спортивная тачка (смех в зале). Единственное, что она может твердо обещать, это честность.

Аплодисменты нельзя было назвать бурными. Не потому, что на одноклассников ее речь не произвела впечатления, а, наоборот, потому, что ее безыскусная манера, ее не вызывающая сомнения честность и — кто станет это отрицать? — привлекательная внешность совершенно заворожили их.

Фактически к моменту окончания собрания и исполнения гимна школы ее избрание было уже делом решенным. Недоставало только ковровой дорожки до самого дома!

— Кастельяно, молодец! Ты справилась. Полный отпад! Бьюсь об заклад, ты еще и председателем всего школьного совета станешь!

— Нет, Барни, — с чувством возразила она. — Это твоя заслуга. Ты ведь мне практически всю речь написал!

— Да будет тебе, я только добавил какой-то чуши. Все дело в том, как ты ее преподнесла! Вот это был настоящий нокаут!

— Хорошо, хорошо. Будем считать, что это наша общая победа.

В то лето Кастельяно и Ливингстоны сняли небольшой домик в Непонсете на Лонг-Айленде, на расстоянии одного квартала от берега моря. Луис приезжал дышать морским воздухом на выходные. Каждое лето он неизменно вел отчаянную битву с полиомиелитом.

И конечно, разговоры о грозящей эпидемии и вид детишек, беззаботно резвящихся на берегу, вызывали у Инес воспоминания о ее малышке Исабель, хотя, по правде говоря, эти воспоминания ее никогда и не покидали.

Она проводила дни, вперив неподвижный взор в океанскую даль, в то время как Харольд и Эстел с головой уходили в книги — Эстел читала Джейн Остин, а Харольд перечитывал «Римскую революцию» Сайма.

Тем временем соблазнительная в своей невинности Лора в компании сверстниц целыми днями плавала и ныряла. И на каждой вышке спасатель мечтал о том, чтобы она позвала на помощь именно его.

Разумеется, ей уже назначали и свидания. Бронзовые от загара ухажеры, раскатывающие в родительских «студебеккерах» и «десото», наперебой зазывали Лору в открытый кинозал или на шашлыки под звездами на пустынном берегу. А также в уединенные места посмотреть на подлодки или еще что-нибудь в этом духе — главное, подальше от людей.

Однажды знойным августовским вечером Шелдон Хэррис положил ладонь Лоре на грудь. Она сказала: Не надо.

Но это было лукавство. Когда же он попытался скользнуть рукой под блузку, она еще раз попросила этого не делать. И на этот раз не лукавила.

У Барни на подобные фривольности времени не было. Каждое утро, поспешно проглотив завтрак, он шагал по еще пустому пляжу с кроссовками в руках в сторону парка Рийс, где практически круглосуточно играли в баскетбол.

Время быстротечно. Всего через шестьдесят один день ему предстоит отбор в студенческую команду Мидвуда. И ничего нельзя пускать на самотек. Он даже советовался с доктором Кастельяно насчет специальной диеты для ускоренного роста. («Для начала постарайся регулярно обедать», — сказал Луис.) Питание по особой программе Барни дополнял регулярными занятиями на турнике. Он висел на перекладине, пока мог вытерпеть, в надежде, что это поможет ему вытянуться. 31 августа 1952 года Барни встал спиной к побеленной стене крыльца, вытянулся что было сил и попросил Харольда и Луиса независимо друг от друга измерить его рост.

Результаты впечатляли: одно измерение показало шесть футов и четверть дюйма, другое — шесть и три восьмых. Он громко завопил от радости. А рядом стояли Лора (незадолго до этого убедившаяся, что ее рост наконец остановился на отметке пять и десять) и Уоррен (пять и четыре) и аплодировали.

— Получилось, ребята, получилось! — восклицал Барни и скакал по крыльцу, как заяц с обожженными лапками.

— Не совсем, — ехидно улыбнулась Лора. — Теперь осталось попасть мячом в кольцо.

Итак, в год, когда президент Трумэн освободил генерала Макартура от командования Дальневосточными силами, а гарвардский профессор Роберт Вудворт синтезировал холестерол и кортизон, Лора Кастельяно заняла пост председателя совета класса. А Барни Ливингстон готовился к долгожданному моменту истины. Точнее, к трем минутам, ведь именно сто восемьдесят секунд требовалось баскетбольному тренеру Дату Нордлингеру для того, чтобы отличить живого тигра от дохлого пса, — так это именовалось на спортивном жаргоне.

Волнение соискателей, казалось, пропитало воздух в зале. Их разбили на группы по пять человек, которым предстояло в течение трех минут играть между собой («одетые» против «голых») под пристальным взором тренера. У каждого из десяти кандидатов в команду было равное количество времени для демонстрации своих способностей.

Прошло две минуты после свистка, а Барни еще почти не касался мяча. Казалось, вот-вот рухнут все его мечты.